Сказка из Ленинградской коммуналки - Ася Логинова

– Мы с тобой эти твои ранения будем месяц одолень-травой заживлять, – вздохнул Вербин, проводив взглядом отошедшую ближе к каретам скорой помощи Ягу. – Давай, рассказывай, что было-то?

– Расскажи лучше, что я пропустила, – отозвалась я, устало потерев виски.

– Я видел, как все скульптуры эти бац – и замерли. Ягиня сказала, мол, это потому, что заклятье вернулось в ту же точку, откуда началось, – ответил Антип, поправив на своей голове бинты. – Многих из гражданских увезли на скорой, всех в разных состояниях. Из наших человек семь в квартире Союза в себя приходят.

– А меня на лавке оставили, да? – усмехнулась я, на что чертильник закатил глаза и хотел сказать мне что-то нелицеприятное, но осёкся, заприметив подходящую фигуру. – Кабзда сейчас начнётся.

– Здравствуй, Дашенька. Как чувствуете себя? – любезно спросил наш берендей Антон Крылов, сверкнув своими белоснежными зубами.

– До того, как ты пришёл, всё было прекрасно, – ответила я и, приподнявшись, села на скамейку. – Антон, что тебе надо, как всегда?

– Мне надо разобраться, как получилось так, что столько людей пострадало? – спросил Крылов, но, не получив от меня ответной реакции, шумно выдохнул. – Откуда у вас столько самоуправства? Что за балаган развели и почему в центре событий всегда ты?

– Антон, я что, кричать должна на всю Ивановскую? – сказала я и жестом попросила его подойти ближе. – А где же сама Еленка Премудрая?

– В офисе работы много, – проворчал себе под нос Крылов и, сделав шаг вперёд, нагнулся ниже ко мне.

– Слышь ты, Тоха, – проговорила я и взяла парня руками за воротник. – Пока ты в офисе своём место одно просиживал, мои ребята тут жизнью рисковали и спасали людей. Это твоя обязанность, которую ты выполняешь хуже, чем медведь в посудной лавке.

– За языком следи своим, ментовская ты ведьма, – прошипел Антон и, отшатнувшись назад, выбрался из моих рук. Он достал маленький белый нагрудный платок и протёр им свою шею.

– Это ты за языком следи, – сказал Вербин и начал вставать с лавочки, но я положила руку ему на плечо.

– Вербин, ты у меня тоже уже в печёнке сидишь. Закрыть бы ваш Союз к Лешему, – ответил Крылов, посмотрев на нас надменным взглядом.

– Лицо попроще сделай, а то бесит твоя рожа, – хмыкнул Антип, пока я весело засмеялась.

– Крылов, не грузи мне мозги. Мы делаем работу. Вы – никто! Иди сделай хоть что-нибудь для твоих любимых людей, – ответила я и, пошатываясь, встала со скамейки. Вербин тут же вскочил за мной и обнял меня за плечи, хотя сам еле держался на ногах от усталости.

– Мы подчищаем за вами всю грязь. Только вы создаёте все проблемы, – сказал Крылов и, облизнув сухие губы, развернулся на носках глянцевых ботинок в сторону пострадавших. Хотя нет, в пострадавших Антоха видит здесь только себя. Бедный, несчастный, столько проблем ему доставили. Сам бы попробовал тут кулаками помахаться – потом поговорим на равных. И то вряд ли. Я с животными не очень. Точно, животные!

– Антип, а тот зяблик где? – спросила я, взглянув в лицо парня. Весь в ссадинах и порезах, да и на лбу шишка будет. Бедный мой Антипка, как всегда, досталось по первое число.

– Без понятия, – пожал плечами Вербин и рассмеялся. – Я ему клетку намутил с едой и водой, сидит, откисает. А дедушка тот с очками рядом с выходом из парка сидит.

– Пошли, извинятся буду. И очки новые дарить, – вздохнула я и, опёршись о чертильника, направилась в нужную сторону. Неужели это закончилось.

Глава 15.

Лиловая кружка

Тело ломит, кости ноют, царапины пощипывают, голова трещит – просто полный набор! Единственное, что мне хотелось, – это поспать, лечь и окунуться в манящую негу сна. Накануне вечером ко мне домой пришёл Саша, чтобы есть обещанные мной перемячи, но от них было только название. Я не знаю, Руденко был больше зол из-за своего голода или по поводу новых ран и синяков на моём теле, но прилетело мне по шапке знатно. Саша, как настоящий герой, обработал мне все царапины, наложил бинты, напоил чаем с ромашкой да спать уложил. Пускай его перекись на мои раны от магии была так же бесполезна, как Вербину волшебная палочка, но забота Сашкина была приятна. Ещё Руденко сказал, чтобы завтра на работе меня не видел и вообще из дома я не должна выходить. Я не была бы собой, если не нарушила бы его наставления в первый же час после его ухода домой. Дело в том, что я вспомнила про одну маленькую подробность – сегодня четверг. Значит, нужно к Юсупову. Я щёлкаю пальцами и тут же оказываюсь сидящей посреди позолоченного театрального зала. Юсуповский театр – это гордость дворца. Он был частным, в нём всегда была лёгкая и непринуждённая атмосфера, иногда в роли актёров выступали сами члены семьи и представители других именитых фамилий. Феликс часто тут выступал и пытался меня тоже привлечь к этому, но всегда получал отказ. Я никогда не понимала этих кривляний и притворств, поэтому всегда оставалась лишь благодарной зрительницей.

– Обними меня, пожалуйста, крепче. Я никому не скажу – секрет вечный, – раздался голос Феликса, который вышел из-за кулис на сцену. На нём был яркий костюм цвета охры, а на шее висел сиреневый шарф.

– Феликс, ну что это такое! – усмехнулась я, разглядывая наряд парня. Мне было неинтересно смотреть в его уже наизусть выученные черты лица. Мне они надоели.

– Мне просто станет так легче, пока маршрут ещё не конечный, – проговорил парень, расхаживая из стороны в сторону. Его шаги были такие тяжёлые, громкие. Мне они были неприятны.

– Сожми меня до треска костей, до ломки предплечий. Я вскрикну тихо от боли, – резко закричал Юсупов, поправив прилизанные волосы. Его голос, он был такой громкий и писклявый, а волосы неестественно гладкие. Мне не нравятся его речи, его внешность.

– Или от страсти принесённых увечий, – продолжил говорить парень и, сбежав по ступенькам вниз со сцены, приблизился ко мне. В чувствительные эпителии носа попал едкий запах восточных духов Юсупова. Этот аромат был такой удушающий и в то же время склизкий, обволакивающий всё собой вокруг. Мне противен даже его запах.

– Мне стало больно. Представь, тебя полюбил я, – обратился ко мне Феликс и попытался поймать мой взгляд, но я отчаянно его отводила, глядя в шею, ключицу, горло, ворот рубашки, но не в глаза. Мне они казались пустыми и безжизненными.

– Я был тусклый, мятый, жизнью избитый, – проговорил Юсупов, сев передо мной на корточки и положив свои руки мне на колени так же, как и Саша. Только у Феликса руки ледяные, дыхание его не могло опалить и кусочка моей кожи. Мне стал неинтересен его холод.

– Но в душе породил цветы – гипсофилы. Но стал, как Раскольников, теперь миром забытый, – прошептал парень и, резко встав на ноги, подбежал к бархатным кулисам. Он схватился за одну из них и, оттолкнувшись, перелетел с помощью неё на сцену. Это было так фальшиво и по-детски. Мне была чужда его непосредственность.

– Ты разбей меня на кусочки, разотри в хрустальную стружку. Затяни слепую петлю на шее потуже! – закричал Феликс и показательно завязал узел из своего шарфа такими несуразными движениями. Он в принципе был какой-то не такой: кожа да кости, черты лица далеко не мужественные, хрипотцы в голосе нет. Мне не хватало в нём опоры и поддержки, он был похож не на бетонную стену, за которую можно спрятаться, а на китайскую ширму для постановок.

– Просто налей мне абсента в лиловую кружку, – сказал Юсупов и быстрым движением присел на краешек сцены, скрестив ноги. Саша никогда так не сидел, он всегда разваливался на стуле